...вы можете воспользоваться стационарной кабиной - она там, дальше по коридору, через дверь, а можете...
    Проснулся? Нет, не хочу, опять я, опять и снова, и надломаная, испорченная, но ещё, якобы, нужная, ещё как-то происходящая земная действительность... Не просыпаться! Спать!!! Поздно. Как всегда. Придётся открыть глаза. Рано или поздно. Придётся. Можно не шевелиться, тогда сон ещё немного побудет рядом, подождёт, когда я их закрою. Может быть, вернётся. Ладно...
    Небольшая кабина из шероховатого пластика, тускло отсвечивающего красным. Видимо, наверху её лампа. Наверное. Да, я знаю это. Пластиковые пластины в чёрных смолянистых швах. Сплю. Но, на всякий случай, не шевелюсь. Риск проснуться велик. Откуда-то возникает пчела. Она влетает в моё статичное поле зрения, вылетает из него и немедленно садится мне на висок. Двигаться боязно. К тому же, зачем? Это же сон... Но пчела упрямо сидит и терпеть это рано или поздно надоест. Рано или поздно... Хлоп!!! Расплющенная, она повисает в воздухе. Невесомость? Но я чувствую вес своего тела. Эксклюзивная мертвопчелиная невесомость. Забавно. Или, пчела не утратила вместе с жизнью способность летать? Возможно, внезапно погибшая пчела теряет прижизненные свойства лишь постепенно, и они ещё проявляют себя некоторое время, так вызывающе неуклюже, по инерции? Интересно, все, или только это? Может ли она?...
    И я люблю сны смотреть... Смотреть. Оборачиваюсь. Травинки. Поле. Ночь. Оказывается, кабина открыта. Какого чёрта поле? Почему я, блин, не на Луне, хотя бы? Как Незнайка? И вообще, почему же я не он?!
    Всё.
    Сознание начинает бесполезно, но последовательно, бороться с болезненным пересчётом гадких обстоятельств момента. Бороться со своими прямыми обязанностями, подавлять собственные функции. Уничтожать само себя... Когда я последний раз просыпался с улыбкой? Может, как-нибудь?.. Ладно, что там у нас?
    Первое. Денег нет. Нет абсолютно и окончательно. Вообще. И не куплен даже интернет. Второе. Сейчас половина пятого дня, вчера я пил до девяти утра, бодун будет крепчать и ночью я не буду спать. Стихи. Стихи... Ах, ну да, вчера из меня высыпалось несколько экспромтов...

    ...

    "Да, и ты ещё. Ну, здравствуй... Что тебе нужно во мне, в моём сердце, в моей голове? Ведь нужно, нужно, и ты знаешь, что, но не веришь мне, не веришь, потому, что себе не веришь, в себя, в жизнь, в свою, и вообще, думаешь, думаешь так, что даже меня не слышишь, а если слышишь, то не успеваешь и думаешь, что не слышишь... "зачем", думаешь, а "зачем" есть только здесь и сейчас, а в вечности его нет, там есть только "почему", а ты думаешь... а ещё мы боимся. Я боюсь за тебя, а ты меня боишься... Так что же я могу..." СТОП!!! Это третье. Нет, всё, нахуй, надо ещё поспать. СПАТЬ!!! Хоть чуточку, ещё.
    ...звонок. Не буду брать трубку. Пусть звонит. Не хочу. Не знаю, кто это, и не хочу это знать.

    ...

    Интересно, знаешь ли ты, насколько часто ты бываешь на удивление права? Особенно - в ощущениях. Потом - в образе мысли. Потом - в самих мыслях. По убывающей. А то, что ты иногда говоришь и делаешь... это как у меня. Так сложно что-то делать и говорить, когда ничего говорить и делать не нужно... Так же сложно, как поверить в это и ничего не делать и не говорить..." Ну, вот, опять. И сразу сердце. Который год, то сильнее, то так себе, а всё не привыкнуть... Так, спать, срочно спать.
    ...иду к знакомому зданию, иду быстро, похоже, опаздываю, да, знаю, опаздываю, я должен был уже куда-то, или что-то... У входа припаркован автомобиль. Его не было раньше. Вместо багажника - знакомая кабина. Она закрыта. Наверное, мне нужно в неё. Вторая - в здании, стационарная. Но там эти люди, в белом, кажется, в белых халатах, и они думают, что я уже не здесь. Должны так, наверное, думать. Мне неудобно перед ними. Открываю машину. Руль, кнопки. На двери изнутри - тоже кнопки. И тумблер. Переключил его. Включилась сирена. Посмотрел, не открылась ли кабина. Нет, не открылась. Переключил обратно, стало тихо. Не знаю я, как её открыть, эту кабину. Закрываю дверь, осматриваюсь. Вокруг привычно пусто, только какой-то грунт, на нём дорога и это небольшое, невысокое, светло-серое, металлическое, видимо, здание. Вхожу. По коридору, прямо, тут направо, потом - сразу - налево, эта комната, в ней несколько этих - товарищей в халатах - я их уже видел, и, кажется, знаю давно, но не помню, ничего и никого. Не помню. Стол, похожий на хирургический, но, знаю, не он, или не совсем; я уже тоже в ней. Ко мне оборачивается девушка - знакомое, очень знакомое и, как всегда, сосредоточенное лицо, и я рад, что это она.
    - Простите? - Увидев меня, она узнаёт, и на лице её рождается улыбка. - А, кабина свободна.
    - Спасибо, иду... - Иду к кабине, но понимаю, что не знаю, нет, скорее, не помню, куда мне оттуда нужно. Оборачиваюсь, уже в дверях, и делаю непринуждённо-неопределённый жест. - Простите, как Вы сказали, куда...?
    - Малазия 17, код - 24.
Малазия 17, код 24. Вхожу в кабину. Просыпаюсь. Малазия 17. Код - 24. Ага. Да, может быть, может быть... Возможно. Когда оглядывался, тогда, во сне, перед тем, как войти, я подумал, что может быть так. Итак, если это так, а так и должно быть, то... Да, если всё так, как должно быть, тогда... Ну, что ж, если мне ещё улыбаются...


    Минералку выпили. Картошку съели. Есть макароны, кетчуп, чай; в сахарнице - остатки. Проходя мимо холодильника, в задумчивости открываю. В морозильнике отдыхает в тряпочке, привезённое ещё осенью Женькой, сало, таки не дожранное вчера, а в пресловутом отделении для овощей, - естественно, - полукапуста в пакете, заплесневевшая и проросшая, пустившая даже корни. Светка Женькина купила, не иначе. Кстати, красиво. Этакая экибана недосушенная. Холодильниковое растение. Ей хорошо, наверное, лежать, вот так, в холодильнике, в темноте, в прозрачном полиэтилене; пускай себе во мрак бледно-жёлтые листья, и пускай себе корни, пускай их в себя, в свой отбывающий, но ещё живой, полукочан, сквозь белесый пушок растущей на нём плесени, пускай. Пускай...
    Сколько там у нас лет до конца света? Миллиард?